Границ нет, если оставаться людьми

7 декабря исполнится 27 лет со дня страшного землетрясения в Спитаке. Поминая  погибших, хочется вспомнить и поблагодарить тех, кто был с нами в те тяжелые годы, помогал и восстанавливал Зону бедствия. Тогда с нами был весь мир: зарубежные страны и союзные республики посылали в Армению строителей, технику и стройматериалы. А сколько было добровольцев, которых не оставила равнодушными беда армянского народа. Представляем вниманию читателей интересную и трогательную историю нашей белорусской коллеги, редактора отдела редакции газеты “Звязда” Ольги Медведевой, которая в те трагические дни посчитала своим долгом быть с нами рядом…

Не верится, что прошло 27 лет. Но. Мы живем в другой стране, и наши дети уже стали взрослыми. А тогда мне было 18. И прошло только 10 дней, как мы поженились. Это было 26 ноября. А 7 декабря в Армении случилось землетрясение. Сначала мы, в Минске, за две с половиной тысячи километров, оцепенев от ужаса, слушали новости. Наверное, это была первая в нашей взрослой жизни катастрофа общечеловеческого масштаба. Сколько их еще ждало нас впереди…

Теперь я думаю о том, что  7 декабря 1988 года было не первой, а последней катастрофой уходящей эпохи. Тогда в Спитаке и Ленинакане в последний раз из будущих “горячих точек” и будущих разных стран собрались люди, объединенные одним общим желанием — помочь ближнему в беде. Они еще не знали…

Мы не знали…

В новостях услышали, что не хватает рабочих рук, чтобы разбирать завалы, в которых еще могут  оставаться живые люди. И я сказала мужу: “Мы должны ехать”. Он не стал возражать.

Мы купили билеты до Еревана на самолет, который вылетал из Вильнюса через несколько часов. Мы отдали все деньги, которые у нас были — около 90 рублей. И заложили таксисту свои обручальные кольца, чтобы он довез нас из Минска до вильнюсского аэропорта. Это примерно два с половиной часа пути.  На обратный билет денег не было, и мы решили, что когда будем возвращаться, то  продадим один из двух наших студенческих фотоаппаратов “Зенит”, вырученных денег должно было хватить на обратную дорогу. Об экзаменационной сессии, которую мы пропускали, мы не думали.  Мы оба учились на втором курсе факультета журналистики Белорусского государственного университета. Мы никому не сказали о том, что летим в Армению.

В самолете было много армян, в основном — мужчины: осунувшиеся, молчаливые, суровые. Ереванский аэропорт был закрыт, и  мы сели в Адлере. Утром нам предложили дальше ехать на автобусе — через Грузию. А, поскольку у нас не было денег на билеты, мой муж принял первое в нашей семейной жизни решение — возвращаться. Нам ничего не оставалось, как попытаться продать один из “Зенитов” прямо в адлеровском аэропорту. Наши попутчики молча поднимали усталые глаза, словно не понимая, о чем мы их спрашиваем, и от их взгляда хотелось провалиться сквозь землю. Наконец, один из них спросил:

— А зачем вы летели в Ереван?

— Чтобы спасать людей…

Это звучало глупо, но мы не знали,  что еще сказать.

— Ты летел спасать, так делай то, что хотел — дал армянин урок моему мужу и вручил деньги на автобусный билет до Еревана. Мы решили купить один билет на двоих. Мужу разрешили ехать, разместившись на сваленных в задней части автобуса чемоданах.

В столице Армении мы  остановились у этого человека. Его имя — Фрунзик. К сожалению, ни его фамилии, ни адрес я не запомнила. Помню, что он жил в старом, очень колоритном районе Еревана, оттуда до главпочтамта мы добирались на трамвае. Мы сообщили однокурсникам, где мы, и соврали родителям, что уехали вместе с университетским стройотрядом. Утром следующего дня мы отправились на автобусе в Ленинакан.

На центральной площади Ленинакана стояли большие армейские палатки с “буржуйками”. Мы расположились в одной из них, и первые дни жили там одни. Перед площадью стоял полуразрушенный универмаг, металлические конструкции его фасада напоминали сломанный веер гигантских размеров. По краям улиц штабелями стояли пустые гробы, составленные друг в друга, а рядом, прислоненные к стенам уцелевших домов — крышки от них. Эта картина опрокидывала реальность. Но в нашей молодой психике, видимо, включились какие-то защитные механизмы, которые не позволяли нам полностью осознать увиденное. Неизъяснимые и безграничные  горечь и печаль охватят нас позже, когда мы уже покинем разрушенный город. Словно боль и отчаяние, пропитавшие декабрьский воздух Ленинакана, заполняли нас постепенно — на протяжении тех пяти дней, что мы там провели.

Мы без труда нашли штаб, который координировал рабочую силу добровольцев. Меня направили в медчасть, мужа — на разбор пятиэтажного панельного дома. Я мыла полы и подкладывала к рукам и ногам раненых грелки. Муж с другими мужчинами спешил за короткий световой день уменьшить огромную, на уровне третьего этажа,  кучу из бетона и остатков мебели. Ветер сдувал снег с разбросанных фотоснимков, на которых улыбались красивые люди, маленькие веселые дети делали свои первые шаги. Когда наступали сумерки, тем, кто работал, казалось, что эта куча на месте бывшего дома не уменьшилась. Техники и прожекторов не хватало, и люди приходили в отчаяние от своего бессилия.

Однажды я в медчасти услышала крик. Кричал мужчина. Он пришел опознавать жену. Его спрашивали об особых приметах, было ли кольцо на руке. Вместо ответа он бился всем телом и кричал, и непонятно было, узнал он ее или нет. И тут я увидела цветную фотографию, судя по всему, недавнюю, на нем была пара. Кто-то сказал, что это тот самый мужчина со своей женой. Меня  поразило, что  на снимке он был молодой, а здесь, в медчасти Ленинакана, старый.

Вечером муж сказал, что к ним приходили иностранные спасатели с собаками, чтобы выяснить, есть ли еще под завалами живые люди. Но с уверенностью ничего не сказали. Да и переводчика с ними не было. На третий день муж и те, кто с ним были, достали из-под завалов  мертвую женщину. Я ее не видела, видела только, как отъезжал грузовик, а с его кузова  в небо торчала рука, словно немой вопрос.

На четвертый день мы поехали на городское кладбище. Мы взяли фотоаппараты, но не могли снимать. Второкурсники, мы еще не были настолько испорчены профессией, чтобы фотографировать горе. Я в те дни пережила самый настоящий профессиональный кризис: возненавидела своих коллег журналистов, которые бодро и, как мне казалось, несколько цинично делали свою работу.

Мы ехали за город на грузовой машине вместе с несколькими мужчинами, гробом и мальчиком-подростком. Мальчик сидел у гроба и плакал. Нам сказали, что это его мать. Кладбище состояло из двух частей — индивидуальных могил и одной общей, в виде длинного рва. В этом рве стояли незаколоченные гробы. В них находились тела неопознанных жертв землетрясения. Люди приходили сюда в поисках своих родственников, отодвигали крышки гробов и смотрели. Ров не засыпали.

В Ленинакане было много добровольцев, подобных нам. Позже к нам в палатку подселились две девушки из кишиневского техникума, тоже приехавшие самостоятельно, по зову сердца. На одной из палаточных улиц земляки — белорусы радушно угощали нас экспортной сгущенкой, а краснодарские армяне — душистым кубанским борщом.  С едой вообще проблем не было. С машин в достаточном количестве раздавали сухой паек, хлеб и минеральную воду. Буржуйку мы топили кусками мебели. Пустые бутылки из-под минеральной воды со звоном катались по неосвещенным пустынным улицам. И еще.. запах. Несмотря на морозную погоду, на пятнадцатый день после землетрясения в Ленинакане довольно явно ощущался запах смерти. В это время начался массовый отъезд людей из города.

Мы тоже решили ехать. Но это оказалось не просто. На этот раз дело, как мы думали, было не в деньгах. В каком-то спортивном  зале выдавали всем желающим справки, согласно которым можно было бесплатно перемещаться в любую точку Советского Союза на любом виде транспорта. Достаточно было выкрикнуть из толпы свою фамилию и имя. Так у нас появились заверенные печатью справки, что во время землетрясения 7 декабря 1988 года мы находились в Ленинакане. Однако на автобус до Еревана не реально было попасть на протяжении еще нескольких дней. И тогда мы сели на такси. Я впереди, мой муж и еще двое мужчин сзади.

Водителем такси был огромный предприимчивый грузин. То, что он приехал сюда подзаработать, я поняла, когда наши попутчики попросили высадить их на полпути. Таксисту это очень не понравилось, он вышел из машины и с криками схватил одного из них за грудки. Тогда я не на шутку испугалась.  Если этот человек готов драться с двумя мужчинами, которые заплатили ему половину от  того, что он ожидал, то что он сделает с нами, двумя неместными студентами, которые не собираются ему платить вообще?

Я твердо решила, что таксист не должен узнать правду о нашей платежеспособности, пока мы не окажемся в людной местности. И весь оставшийся путь я старалась расположить его. Я рассказала ему про Беларусь и Минск, про нашу студенческую жизнь, про то, что мы — молодожены, зачем сюда приехали, и что тут делали. Когда за окном появилась окраина Еревана, и я решила, что здесь у нас есть шансы спастись от праведного гнева обманутого водителя, я рассказала про справки и про наше финансовое положение.

Таксист на время перестал дышать, а потом, казалось, все еще не начав дышать, спросил, куда нам надо в Ереване. Когда мы сказали, что сначала хотели бы заехать к Фрунзику, у которого оставили часть своих вещей, а потом — в аэропорт, он взорвался от смеха. Он бился руками о рулевое колесо, раскачивался всем телом и хохотал, а потом довез нас до Фрунзика и до аэропорта. И дал денег, чтобы мы купили себе еды.

Мы действительно по справкам долетели до Минска, сдали сессию, выкупили свои обручальные кольца. Через год у нас родился первенец. 26 ноября этого года мы отметили 27 лет с годовщины нашего бракосочетания.

Год назад мне посчастливилось снова побывать в Армении. Я не нашла дом Фрунзика. Трамваи в Ереване, оказывается, уже не ходят. Не имела возможности доехать и до Гюмри. Но очень надеюсь, что когда-нибудь мы приедем туда вместе с мужем. Может быть, даже вместе с нашими детьми. Было бы здорово. Очень хочется побродить по возрожденным улицам, увидеть на них красивых, счастливых людей, порадоваться за армян. И есть еще совсем невероятная мечта — встретиться на этих неузнаваемых улицах с теми, кто был там тогда, в декабрьские дни 1988 года, с теми, кто теперь оказался через множество границ друг от друга. С теми, кто в те трудные дни узнал, что на самом деле границ нет, если оставаться людьми.

Ольга МЕДВЕДЕВА, Минск, Беларусь