Ираклий Квирикадзе: «Южные миры очень похожи»

Поклонники кино хорошо помнят замечательную и смешную грузинскую короткометражку «Кувшин» (1970), где звучит великолепная музыка Гии Канчели.

Мастер склеил сломанный огромный кувшин, но не смог вылезти, поскольку горлышко оказалось очень узким. Хозяин кувшина беснуется, а бедный мастер живет пару дней в заточении со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ну, а как закончилась эта комическая история, рассказывать не будем — лучше пересмотреть и от души посмеяться.  

Во многом благодаря молодому режиссеру и работам его друзей и коллег (“Свадьба” Михаила Кобахидзе, “Серенада” по Зощенко Картлоса Хотивари и др.) начался бум короткометражного грузинского кино, которое стало популярным не только в СССР, но и во всем мире.

Признанный режиссер, сценарист, педагог Ираклий Квирикадзе является автором таких полюбившихся фильмов, как, например, “Пловец”, “Путешествие товарища Сталина в Африку”, автором сценариев «Лунный папа», “Тысяча и один рецепт влюбленного кулинара” с Пьером Ришаром в главной роли, “Андерсен. Жизнь без любви” (совместно с Эльдаром Рязановым) и др. Номинант на «Оскар», лауреат премий «Ника», «Серебрянный леопард», премии Европейской киноакадемии.

Наша встреча состоялась в 2013 году, когда режиссер вел мастер-класс в рамках Высших режиссерских курсов, открытых в Ереванском государственном институте театра и кино. Тогда и состоялся этот увлекательнейший разговор, который представляем вниманию наших читателей.

— Ираклий Михайлович, вехи вашего творческого пути известны, но хотелось бы от вас узнать, как мальчик, который увлекался минералогией, вдруг “ушел” в мир кино?

— Тут можно говорить серьезно и с юмором. Но скажу, как это было в реальности. Я действительно увлекался минералогией. Была такая книга “Занимательная минералогия” академика Ферсмана, в которой рассказывалось о брильянтах, других драгоценных камнях. Я ее изучил от корки до корки. Мое воображение видело меня в этой ипостаси, тем более, что это была эпоха, когда геологи были романтичной и героической фигурой: рюкзак за спиной, молоточек в руке… Ты идешь в свитере, а впереди пути-дороги, поиски и приключения. Мы часто купались в Куре: она тогда не была в гранитных берегах, и мы мальчишками отправлялись на наше излюбленное место, где песок, камыши, и весь день бесились. Там как-то мы увидели одного человека — немолодого, но очень мужественного атлета: он делал стойки и акробатические номера. Он стал нас учить делать стойки и кувыркаться. Однажды мы с ним разговорились, и он рассказал, что работает в “Кинофикации” (тогда это была такая всесоюзная организация) и со всего мира привозит в СССР фильмы, ездит на кинофестивали.

“Я беру ящик “Хванчкары” и еду в Канны”, — рассказывал он нам. Там, по его словам, он общается со всеми популярными мировыми звездами кино того времени — Гретой Гарбо, Диной Дурбин и т.д., обнимает их, танцует с ними. И Гарбо говорит ему: “Шалва, сегодня мы будем с тобой пить “Хванчкару”? И мы, дураки, развесив уши и вытаращив глаза, все это слушали. Нам казалось: вот это счастье, вот это настоящая жизнь!

— И блеск бриллиантов померк…

— Померк, безусловно, перед блеском каннской “жизни”. Ну, вот я и решил — лучше обнимать голливудскую кинозвезду, чем бродить с рюкзаком по горам по долам, комары тебя едят в тайге… Переориентировался, как это сегодня говорят. Мне казалось тогда, что кино — это то, что рассказывал нам Шалва. Но, когда я уехал в Москву и поступил во ВГИК (мастерская Григория Чухрая — авт.), понял, что такое кино, конечно, сказки этого человека, увы, превратились в “пыль”, в ничто.

— Знаете, даже если бы вы сделали за всю свою жизнь только один фильм — “Кувшин”, — могли бы спокойно почивать на лаврах.

— Есть такое. Это моя дипломная работа во ВГИКе, уже понял, что мне с Гретой Гарбо танцевать не придется, и как-то надо было завоевывать себе имя. Когда встал вопрос — что экранизировать, мне попалась книга рассказов итальянского писателя Луиджи Пиранделло, и я выбрал рассказ “Чиара”. Он очень соответствовал грузинскому духу: Грузия — одна из редких стран, где виноградный сок превращается в вино не в бочках или цистернах, а в кувшинах.

У Пиранделло речь идет о кувшине с оливковым маслом, но история о человеке, который по воле случая полез в кувшин и застрял в нем, очень хорошо ложилась на Кахетию, где кувшин — особая ценность: за него могут и голову оторвать. Характеры, события, анекдот, комическая коллизия — все очень легко село на кахетинскую землю.

Снимать было легко — сама жизнь диктовала процесс: когда ходишь по Кахетии в дни сбора урожая, тебе люди подают руки, липкие от сладкого виноградного сока, все это вдохновляло и окрыляло. Работали легко, потому и получился хороший фильм, который мне сразу принес какое-то имя. Приятно сознавать, что он стал любимым и с удовольствием смотрится и по сей день.

— Как вы объясните тот факт, что некоторые зарубежные произведения легко “садятся” на грузинскую почву? Вот фильм Данелии “Не горюй!” — тоже переложение “Мой дядя Бенжамен” Клода Тилье.

— У меня есть размышления по этому поводу. Южные страны (средиземноморья и др.) — Италия, Греция, Испания, Франция, Армения, Грузия при своих индивидуальностях, тем не менее имеют что-то общее: похожий климат, провинции, крестьян. По духу, некоторым обычаям итальянского крестьянина легко сравнить с грузинским или армянским. Один из моих сценариев, чисто грузинский сюжет, хорошо “прижился” на таджикской почве. Это “Лунный папа”, снятый режиссером Бахтияром Худойназаровым. Там играла главную роль Чулпан Хаматова. Это моя любимая история, причем это реальный случай,  произошедший в Грузии, который я переложил на среднеазиатскую почву.

Там история о том, что молодая девица-красавица нагуляла себе живот, сама не поняв, как это произошло. А ее папа-милиционер схватил дочь и стал искать виновника позора дочери. В скандинавских странах, например, беременность незамужней девушки особого удивления не вызовет, а вот в странах с традициями… Честь рода, семьи… Это произошло на нашей улице, в моем детстве: пока у нее рос живот, они разъезжали по провинции и искали соблазнителя.

Это мог быть один из актеров гастролирующего театра: папа ее все время возил на мотоциклете (одну не отпускал и берег честь девушки): она была красивая, и он опасался. Но вот в один день он загулял с друзьями, а она одна пошла смотреть спектакль, потом домой через лес. За ней кто-то увязался, вроде актер, наплел ей что-то, ну и… В итоге, в поисках негодяя они исколесили район, причем папаша-милиционер врывался в областные театры, где на сцене Отелло душил Дездемону и, потрясая пистолетом, вопрошал дочь: “Это он???” “Папа, вроде он, но только сейчас он черный, а тогда не был таким”, — отвечала она. Отелло душил Дездемону, а папа — Отелло.

Так что южные “миры”, они очень похожи — для этого должно быть много солнца. Мне, например, очень нравится Грант Матевосян — я его знал и мы очень хорошо относились друг к другу. “Мир” Гранта мне был очень близок: колорит провинции, горы, деревни. Есть дифференциация определенная: Грузия немного другая, Армения — другая, но один общий дух, так сказать, “магический реализм” присутствует.