Мое знакомство с прекрасным советским и российским режиссером Владимиром Алениковым состоялось в 2013 году, в рамках Х Международного кинофестиваля “Золотой Абрикос”. На кинофестиваль он тогда приехал в качестве члена жюри и привез в Армению свой новый фильм “Война принцессы” — про историю любви армянского мальчика и русской девочки, принадлежащих к противоборствующим группировкам.
Алеников — автор и режиссер многих выпусков “Ералаша”, мюзикла “Биндюжник и Король”, благодаря которому в 1990 году его пригласили в Голливуд, где он поставил “Время тьмы” (с Джорджем Сигалом и Тамарой Таной в главных ролях), и других прекрасных картин. Но прежде всего — он создатель хитов начала 80-х прошлого века: многосерийных музыкальных детских фильмов “Приключения Петрова и Васечкина”, полных юмора, хороших песен, и, что самое главное, имеющих серьезное воспитательное значение. Но для меня был настоящий сюрприз, когда я, расспрашивая о фильме “Война принцессы”, узнала, что армянская тема в творчестве Аленикова поднималась и ранее, и была не в меру более серьезная. Оказывается, в свое время он снял фильм “Комитас”, посвященный Геноциду 1915 года, который был уничтожен советскими властями. И вот что рассказал об этой беспощадно загубленной работе в нашей беседе сам Владимир Алеников.
— Тут история такая: когда-то я мало что знал об Армении. Разве что картины Сарьяна, стихи Туманяна, музыку Хачатуряна. И вот однажды мне попалась на глаза очень необычная картина, которая меня поразила. Картина художника Григоряна, который подписывался Джотто: странный, лысый человек в черной сутане и подпись “Комитас”. На меня она произвела очень сильное впечатление. Я тогда по своей “серости” еще многого не знал: я не знал, что композитор Комитас взял имя средневекового поэта. Одним словом, стал выяснять, кто это. И чем больше я вникал в эту историю, тем больше она меня поражала. И почему-то я видел пересечения с собственной жизнью и судьбой, хотя на первый взгляд ничего похожего. В какой-то момент я понял, что необходимо сделать такое кино. Я поехал в Армению — никто меня не приглашал. Это было 40 лет назад. Мне было 24 года — совсем молодой, и даже нашел людей, которые знали Комитаса лично. Провел здесь три месяца и написал этот сценарий. Потом я пытался предложить его официальным образом, начиная от министра культуры, кончая Гостелерадио. Поначалу меня принимали в штыки: никто не хотел со мной всерьез разговаривать, смотрели недружелюбно, настороженно. Я понимал, что им не нравилось, что из России приехал парень снимать о национальной гордости Армении. Но постепенно меня стали поддерживать замечательные люди: Сильва Капутикян, Сос Саркисян, Армен Джигарханян, с которым мы стали близкими друзьями, художник Минас Аветисян, Саро Галенц и др. Образовалась какая-то группа выдающихся людей, которым этот мой замысел показался очень серьезным и важным. Решила вопрос моя встреча у Католикоса Всех армян Вазгена Второго, который удостоил меня аудиенции. Мы разговаривали более полутора часов — причем на французском. Католикосу замысел понравился, и он активно стал мне помогать. Дал мне разрешение снимать в церквах, назначил архиепископа-консультанта, предоставил подлинные костюмы. Он также позвонил первому секретарю ЦК Армении Карену Демирчяну с просьбой мне помочь. В итоге меня официально допустили на киностудию телефильмов “Ереван”. У меня дома сохранился приказ о запуске производства этого фильма. Дело в том, что на одной из встреч, когда я еще пытался получить поддержку, один из высоких начальников спросил: что ты, мол, сюда приехал — деньги зарабатывать? Ну, и я ответил, что деньги мне нужны, но важнее картина, причем не только для меня, но и армянского народа. Директор киностудии зацепился за это. Когда все “завертелось”, в документе о запуске производства с именами членов всей съемочной группы, против моей фамилии была приписка “без выплаты зарплаты”. Так что я работал бесплатно. Вынужден был зарабатывать: писал для местного телевидения сценарии, в том числе передачи “Спокойной ночи, малыши”, документальный фильм сделал. Почти год пробыл здесь, но кончилось все скверно: начальство испугалось этого фильма. Пугала форма картины: это был не соцреалистический фильм. В нем было много символики, маски, даже центральный эпизод — резня решался достаточно символически. В этот момент как раз налаживались отношения с Турцией, и картина о геноциде шла вразрез с госполитикой. Ни с какой точки зрения фильм не укладывался в “стандарт”, и его остановили. Я бросился к своим друзьям за помощью, но никого, как назло, в городе не оказалось. Картину закрыли, а мне сказали “до свидания”. Весь материал уничтожили, смыли. Чудом мне удалось увезти какие-то сцены.
